В день, когда папу наконец выпустили, когда должно было всё наладиться, стало ещё хуже. Куда хуже, спросите вы? А вот и есть куда. Мать запретила Иви видеться с Полом. Непонимание, обида за папу, злость на то, как мать вела себя всё это время, что она говорила, чувство будто по её разрушенному миру ещё и проехались асфальто укладочным катком - все эти жгучие, горючие эмоции вырвались на свободу. И если раньше всё их неспокойное семейство было уверено что видели все возможные истерики в исполнении Эвелин, то ей таки удалось их удивить.
После некрасивой, ужасной ссоры Эвелин сбежала из дома, в последний раз. В будущем она будет сожалеть о тех гадостях, что наговорила, как именно говорила, переживать о своём поступке. Не потому что могла обидеть мать или брата, дядюшку, который присутствовал. Нет. Она будет сожалеть что в принципе позволила себе проявить в их сторону эмоции. Уже тогда ей было проще обрубить все связи, разорвать отношения с теми, кто причинял боль, кто обижал самого дорогого человека. Даже если это была родная мать. Это было больно, но всё же чуточку отпускало чувство несправедливости, казалось что так Иви защищала папу. Выплеск эмоций случился потому, что на тот момент Иви была ещё слишком юна чтобы сдерживаться. И для неё было важно чтобы её услышали. Важно защитить Пола.
Эвелин знала, где держали её любимого папочку. Пусть её так ни разу и не пустили к нему, но каждый охранник, что тарабанил смену у входа, знал её в лицо, с каждым она успела пообщаться.
Как там Пол Рид? Что новенького? А как ваша семья, детки, жена, собака, любимый кот? Матушка так и хворает? Как грустно. Но скоро всё наладится, вот увидите! Передадите папе письмо? Это последнее, не как в прошлый раз. Пожалуйста!
Возможно, до Пола долетали весточки "с той стороны", может ему даже и правда передавали письма. Положено или нет, но на удивление некоторые поддавались уговорам обаятельной и искренней Иви. Кажется, эти люди сами не особо верили в виновность Рида. Или Эвелин так казалось? Она в это верила.
В день, когда Пола выпустили, Иви даже успела вовремя. Она принеслась с рюкзаком за плечами, в мятом, цветастом платье - том самом, которое так нравилось папе. Растрёпанные фиолетовые волосы развевались на ветру, растрёпанные чувства - слезами стояли в глазах, мешали выискивать взглядом знакомую фигуру. Она почти повисла на рабице, высоко задирала подбородок, жмурилась яркому солнцу. Даже оно, тёплое солнышко, выглянуло чтобы приветствовать Пола!
Ручка тяжёлой двери медленно пошла вниз. Сердце сделало кульбит и улетело куда-то в глотку.
- Папочка! - едва в дверном проёме показался Рид, Эвелин стала прыгать на месте, звать его и махать руками, чтобы тот обязательно заметил. - Пап! Пап, я тут! Пап, я так рада тебя видеть! Соскучилась просто ужасно! Папочка! Пап!
Где-то на крае сознания маячила мысль что она слишком громко окликала папу, что не нужно так активно скакать. Но Иви ничего не могла поделать. Эмоции, так долго сдерживаемые, такие же, как вылились немногим ранее на мать - такие же сильные, давно копившиеся эмоции, только хорошие - сейчас хлынули из Иви, на папу. В горле клокотал счастливый смех, сердце колотилось как сумасшедшее. Глаза жадно обшаривали знакомую, родную фигуру и как только появилась возможность - Иви налетела хохочущим, счастливым ураганом на Пола, вжалась вся, обняла крепко-крепко! И в голос разревелась.

— Так, что это не нормально: делать подарки незнакомым людям! Это всё выглядит подозрительно, пусть бы вы даже ангелочка церковного преподнесли, — уже тише, змеиным шёпотом зашипела Анна. Еле сдержалась, чтобы не ляпнуть «тем более если девушка в отношениях». Это знать Уорду ни к чему. Нет, всё-таки он заслужил всё, что Скотт ему сказала! Неужели Нил не понимал очевидных вещей? Почему нельзя просто сделать вид что они не знакомы? Он ведь специально провоцировал её и теперь делает вид, что это она, Анна его преследует. Бред!
От его слов было всё горше и горше, неприятное чувство поселилось в животе. Отчасти из-за того что мужчина был прав. Мисс Скотт сама велась на поводу его шуточек, сама предоставляла новые возможности измываться. Просто уйти — это всегда было наилучшим выходом. Почему она продолжала все эти глупые, никому не нужные разборки?
Возможно, обо всём этом Анна подумает потом, а сейчас её в который раз разрывало от обиды и ярости.
— Просто сделайте вид что мы вообще не знакомы, неужели вам так трудно? Я не буду с вами говорить, обещаю! — взмолилась она, а потом мужчина заговорил о командах, манерах и уникальности, будто не слыша её слов, и девушку окончательно переклинило. Это звучало как-то слишком уж гадко. Пренебрежительный тон, уничижительный контекст. Почему-то тот факт что Нил не считал Анну уникальной — задевал чрезвычайно, больше всего. Возможно, виной тому юношеское тщеславие, от которого ещё не удалось избавиться. Может быть всё дело в том, что её по прежнему физически тянуло к Нилу и признание что вот зато Анна ему не нравится было очень обидным. Хотя сказал Уорд совсем другое, но в голове всё перемешалось. В совокупности с злостью на саму себя, плюс стрессы последних двух недель, плюс старания Нила довести до точки кипения — и слова мужчины вывели тихую, скромную мисс Скотт на новый уровень злости. Скорее всего, последний.
— Вы...да как вы... Вы сами ко мне цепляетесь! — прорычала, едва не взорвавшись от ярости.
Как говорил сабомним по тхэквондо, пяткой в нос — это не образное выражение, а приём единоборства. А ещё, это был любимый удар Анны, с помощью которого она на соревнованиях отправила в нокаут многих противников. И сейчас, когда у неё были заняты руки, эмоции требовали выплеска, девушка действовала на инстинктах. Поставила ноги в нужную позицию, немного отступила от Нила. Дальше всё происходило очень быстро. Стоя к мужчине боком, Анна повернулась на сто восемьдесят градусов, подняла согнутую в колене правую ногу вверх, почти до уровня своей груди, а затем резко выбросила ступню вверх и вперёд. Удар пришёлся аккурат на пятку платформы — та встретилась с носом мистера Уорда и в следующую секунду мисс Скотт вернулась в изначальную позицию, присела за несколькими книгами, которые таки выскользнули из рук. Очень хотелось поумничать, сказать что-то вроде: вот вы и доигрались! Но Анна гордо молчала, выпрямляясь, она была твёрдо намерена идти к своей машине и больше ни за что на свете не говорить с этим хамом!
Чувство превосходства, охватившее Анну, продлилось недолго. Каких-то секунд пять от силы. Подобрав книги, она выпрямилась и собиралась окатить Нила полным презрения взглядом, как услышала глухой звук падающего тела. Что это был именно он — Скотт не сразу поняла. Она глянула туда, где только что стоял мистер Уорд, огляделась...и робко, осторожно шагнула вперёд, настороженно глядя туда, за ступеньки. Явно надеясь, что мужчина просто каким-то чудом очень быстро убежал куда-нибудь. Но он лежал там. Вытянулся во весь рост и лежал с закрытыми глазами, не шевелился. Вроде бы дышал, но это не обязательно. Может, просто ветер теребил пиджак.

Кто бы мог подумать, что давне-давняя, совсем позабытая история могла аукнуться Яе в относительно настоящем?
Но давайте-ка лучше по порядку.
За столетия жизни Тот всякое приходилось делать, по разному зарабатывать. Не считая проституции и убийств. Хотя, если быть до конца честными, случался у неё эпизодик бытия содержанкой, году эдак в 1840. Но это не точно. В общем, этого эпизода из своей жизни она ужасно стеснялась и старалась не вспоминать. Что касается иных способов выжить, то среди них неизбежно нет-нет да проскакивало воровство. И это она тоже старалась забыть, сильно переживала каждый инцендент. Ну, пока помнила, разумеется.
Среди таких позорных случаев и затерялся маленький симпатичный коврик. Тот тогда звалась Анной, забралась в какой-то дом. Но толком ничего не успела найти — показалось что хозяева вернулись. И схватила первое что попалось под руку, а точнее маленький коврик. Ковры тогда были жутейно дорогими, хоть какая-то польза. Однако, продать его Яя так и не решилась. Она узнала, что коврик этот был для молитв и стало ещё более гадко на душе. Попыталась вернуть — но выяснилось, что жильцы или жилец снимали дом, уже уехали и найти их оказалось невозможным. Так что коврик благополучно таскался вместе с Яей десятки лет, а потом был закопан в Европах, в личном схроне как раз перед переездом в Америку.
Как вы понимаете, Яя уже думать забыла о такой давной давности. Только, как говорится, земля круглая.

Со своей любовью вкусно поесть Тот обожала разного рода забегаловки, кафешки, даже с фаствудом. Зачастую там можно было найти вкусняхи получше ресторанных. Что те рестораны? Порции маленькие, зато цены аховские. Вырежут звёздочкой шматочек мяска, размажут вокруг паштет или соус какой, украсят петрушечкой — бе. Смотреть жалко, есть нечего. Не чета им более доступные заведения.
Яя с аппетитом чавкала роскошной шаурмой, периодически смачно облизывала пальцы от соуса и с интересом оглядывала интерьер в марокканском стиле. Красиво так! Сразу видно что хозяева своё детище любят. Очень аутентично, уж она-то знала. Бывала в тамошних местах. И кормили тут вкусно, порции были знатные. Тот жевала уже вторую большую шаурму, когда наконец ощутила лёгкое чувство насыщения. Запоздало подумалось, что неплохо бы лимонаду или чаю выпить — девушка резко развернулась, кусая при этом шаурму (ну как из рук выпустить, как не есть такую вкуснятину?!), занесла ногу в тяжёлом ботинке...
Предупреждение: не повторяйте этот трюк, могут быть непоправимые последствия.
В плечо с размаху кто-то врезался. Или Яя в кого-то идущего врезалась, там уже не разобрать. Кто-то был крупным и тяжёлым, так что Тот торопливо опустила ногу в ботинке...аккурат на чужую ступню. С размаху так, со всей своей торопливой дури. Осознание неловкости момента привело к ещё более удручающим последствиям: она с перепугу выплюнула всё недожёванное, что было во рту, на бедолагу попаданца! Кажется, попало в том числе в лицо. Лишь бы он рот в тот момент не открыл... И элегантно уронила-швырнула огрызок шаурмы точнёхонько в его грудь. В его широкую, сильную, очень симпатичную...но безвинно пострадавшую, грудь.
— Моя шаурма! — драматично всплеснув руками, Яя сняла с груди мужчины пару кусочков мяса, автоматически сунула их себе в рот.
И тут дошло.
— То есть... Простите пожалуйста, я не хотела! — запричитала она и снова принялась стряхивать прилипшую еду с незнакомца, всё-таки тайком доедая, но только мясо. Случайно при этом поглаживая, чисто чтобы стряхнуть не стряхиваемое, вы ничего не подумайте.

Интересно, что сказал бы незнакомец, узнай он что у Яи прав отродясь не было? Но об этом чуть позже.
Гулкая, тяжёлая пульсация боли не давала о себе забыть. Хотелось вырваться из тисков корсета, свернуться клубком и просто затаиться в ожидании, в надежде что всё пройдёт как можно скорее. Этот момент неизбежен, он обязательно случится. Но вот когда? По привычке, смутным чувством вины, поверх физической боли легла тень эмоциональных переживаний. Кто на этот раз получит травмы вместо неё? Взгляд искоса подсказал: вон тот водитель, что первым припарковался и спешил к ним на помощь. Или второй, из следующей машины? Она уже чувствовала это странное, тянущее «щупальца» проклятья ощущение, когда то будто распускалось вокруг в поисках силы, способной заменить отсутствующую магию в человеческом теле.
Занятая мыслями об этом, Яя не сразу среагировала на перемещения мужчины. Кисло морщась, перехватила рукой себя под рёбрами, как если бы пыталась зафиксировать их, не тревожить движением. Медленно обернулась, как раз вовремя чтобы заметить благородство профиля незнакомца, невольно залюбовалась его мужественностью и тут поняла: он рядом, но Тот не начала восстанавливаться. Не человек? Это настораживало и успокаивало одновременно. Хватит с красавчика того, что он уже успел огрести от Яи.
— Не думаю, что я что-то сломала, — наглая и спокойная ложь звучала вполне убедительно. — Скорее мне просто осточертел этот проклятый корсет. Вы бы поняли мои мучения, наденьте вы эту переносную пыточную хотя бы раз, — слабая попытка отшутиться.
Признавать свои травмы и потом пытаться объяснить их внезапное исчезновение? Пусть даже не-человеку. Оно ей надо? Увольте. Бывали случаи, когда люди или не-люди понимали, почему кто-нибудь рядом с Яей вдруг получал её травмы или вовсе умирал — в то время как она вдруг становилась живой и здоровой. Она помнила выражение их лиц, чувствовала неприязнь и даже страх некоторых кожей. Ведь они были уверенны что Тот делала это специально, осознанно. И плевать, кто рядом, будь то взрослый или ребёнок. Вот и сейчас накатили все те эмоции, заранее, что, безусловно, испортило момент любования незнакомцем.
Кстати, он не спешил представляться. Зато перехватил руку, вроде как галантно придержал, сократил при этом между ними расстояние. Ах, если бы не боль и не накатывающая неизбежная депрессия, Яя бы не упустила шанса пофлиртовать с таким очаровательно нетипичным представителем мужского пола.
— Да? — не сразу, но колко-острая боль в ступнях подсказала: да, стёкол здесь полно и она успешно о них ранила ноги. А вот следы крови потом никак не скрыть, не объяснить почему при этом ступни-то невредимы...
Пусть временная, но так удачно отвлекающая близость незнакомца помогла на минуту забыть о совести и прочем. Даже о привычно-непривычной, ненавистной боли. Яя вроде как невзначай опустила ладонь на сильное предплечье, второй, вытянутой, упёрлась в мужскую грудь. Она не ощутила должного напряжения, но всё же приятно волновало движение мышц под тканью одежды, горячим, звенящим восторгом затопила сознание мысль: он довольно сильный, раз не пыхтел и не кривился, даже мышцы не сковало напряжением в момент подъёма.
Момент был испорчен новой волной боли. Манипуляции незнакомца привели к усилению ощущений и Яя мгновенно сменила восторг в глазах гримасой боли.
— Не трогайте... — сжав зубы, следом коротко выдохнув. — Корсет, пожалуйста, — уже легче и не так морщась, заодно убирая руки от мужчины.
Он определённо знал что делал. Эдакая почти профессиональная пальпация рёбер. Разве что плотная ткань корсета и обилие в нём китового уса почти делало эту пыточную своеобразным доспехом — вряд ли он мог бы ощутить что-то. Но это к лучшему.
— Мне щекотно, — ни намёка на то, что это правда. Поджатые губы должны были скрыть ещё одну болезненную гримасу. — Я не могу глубоко вдохнуть, корсет мешает, — а пальцы, казалось бы легко по нему скользящие, усугубляли ощущения. В какой-то момент у Тот перед глазами поплыли чёрные круги и она, уже без любопытного кокетства, снова схватилась за предплечье мужчины.
— Если хотите меня потрогать, можем сходить на свидание, — и снова здравствуйте, вылезло из засады чувство юмора. — А сейчас, будьте так добры, уберите руки.
Хамить или показаться грубой — не хотелось. Вот только сложно было изображать всего лишь задохнувшуюся в корсете птаху, когда чужие прикосновения усилили боль. Та растекалась яркими всполохами по боку вверх, вслед за пальцами, окрашивала мысли красным, топила нервные окончания неизбежной чернотой боли. Сковала уже и руку, отчего хватка пальцев резко стала сильнее.
А потом освежающим, блаженным облегчением потянуло откуда-то справа. Сквозь приоткрытые ресницы она увидела того самого водителя первой остановившейся машины, который уже был метрах в пяти от аварии. Он охнул и потёр бок — в то время как от Яи к нему тонкой ниточкой потянулись мутно-мрачные «щупальца» проклятья.
«Ну, здравствуй, донор. И прости.» — Тот быстро провела языком по нижней губе и наконец расцепила пальцы на чужом предплечье.
— Прошу прощения. Паническая атака, — и попытка улыбнуться снова провалилась.