[indent] Пульсирующая, тянущаяся боль от удара разливалась по кисти, будто медленно растекающийся жар, пробираясь под кожу и оставляя за собой тупой отзвук — удар был сильнее, чем она позволила бы себе в иной ситуации. Амелия понимала, что будет и синяк, и отёк, но сознательно не позволяла себе ни дрожи, ни тени гримасы. Она стояла неподвижно, лишь опустив взгляд на собственные пальцы. Костяшки уже налились расползающейся краснотой, кожа казалась тонкой и натянутой, как будто под ней пульсировала чужая кровь.
[indent] Амелия осторожно повела пальцами, проверяя, не нарушена ли подвижность — движение отзывалось болезненным уколом, но она удержала лицо бесстрастным. Боль ударила волной, но она удержала её так же, как удерживала эмоции: стиснув зубы, пропуская через себя, но не показывая наружу. На несколько секунд она задержала взгляд на своих костяшках — не столько изучая их, сколько напоминая себе, что каждый этот след оправдан. Каждое пульсирующее биение под кожей — последствие её воли, её решения, её правоты. Она подняла глаза. Томас, теперь прикованный к батарее — выглядел особенно жалко в этом положении. Он хрипел, то ли бессильно ругаясь, то ли пытаясь вымолвить оправдания, но получилось лишь что-то нечленораздельное. Амелия посмотрела на него с ледяным превосходством, взглядом, от которого прежде он отводил глаза. Мерзок. Жалок. И наконец — бессилен.
[indent] Когда Холден покинул участок, Амелия проводила его взглядом — коротко, спокойно, как будто закрывая очередную главу. За стенами старого полуразрушенного здания уже разворачивалась другая история. Сквозь трещины и щели доносились крики, топот, обрывки ссорных фраз, но сами действия были скрыты. Она выглянула в разбитое окно — неровные сколы стекла блеснули в тусклом свете, но улица с этой стороны пустовала. Значит, схватка закончилась по другую сторону. Судя по голосам, развязка наступила недавно — и самое важное, что разумные, сильные, стоящие на их стороне оказались победителями.
[indent] Амелия пересекла помещение быстрым уверенным шагом и, распахнув дверь, наконец увидела то, что хотела увидеть. Бриенна и Эйден уже вязали Тони — точными, уверенными движениями, без лишних слов. Холден стоял рядом, следя за остальными. Те, кто ещё пять минут назад махали палками, цепями, разжигали хаос, теперь стояли на коленях или лежали ничком, бросив оружие в пыль. Они дышали тяжело, сломленные, утратив своё мнимое превосходство. По Амелии прошла теплая, глубокая волна удовлетворения — спокойного, зрелого, без резкой вспышки триумфа. Это было не радостью победы — это было ощущением восстановленного равновесия. Справедливость — не из тех, что сверкают мечом, а из тех, что тихо, но неумолимо ставят всё на свои места. Она посмотрела на Бриенну: внимательным, оценивающим взглядом — так, как смотрят на человека, на которого можно опереться. И на Эйдена, чьи движения говорили о решимости. Увидев эту картину — порядок, приходящий вслед за хаосом — Амелия ощутила уверенность и покой. Всё делалось правильно. Всё шло туда, куда должно. Но надолго задерживаться не было времени. В голове у Кортез уже складывался следующий шаг: разбитое окно нельзя оставлять открытым. Это слабое место. Это риск.
[indent] Она быстро вернулась обратно в участок — тем же уверенным шагом, но уже с другой целью. Томас поднял на неё затуманенный взгляд и снова издал хриплый, почти жалобный звук, будто пытался оправдаться или выклянчить что-то. Его слова распадались на бессмысленные слоги, едва слышные, как бормотание нездорового. Амелия лишь скользнула по нему холодным взглядом, словно по неодушевлённой детали интерьера, и пошла дальше, уже мысленно прикидывая, где найти доски, гвозди и чем можно оперативно закрыть проём.
[indent] Она огляделась — быстрым, деловым, оценивающим взглядом. Где-то здесь должны быть хоть какие-то обломки, доски, остатки шкафов, всё, что можно прибить, подпереть, вставить вместо стекла. К ночи эти твари снова начнут бродить по улицам — бесшумные, настороженные, чуящие тепло и дыхание. Одного только отверстия в стене достаточно, чтобы они втянулись внутрь, как дым. Амелия прошла вдоль стены, ногой отодвигая мусор. Нашла покосившийся стул, давно лишившийся одной ножки — его спинку можно было использовать. Чуть дальше — обломок дверной рамы. Тяжёлый, но крепкий. Именно то, что нужно. Она наклонилась, подхватила деревянный фрагмент; в руке снова кольнуло болью, но Кортез лишь выдохнула ровно и продолжила. Боль сейчас — всего лишь фон, не повод остановиться. В углу нашлась ещё пара подходящих обломков, и Амелия мысленно перенесла их к окну, представляя, как они лягут в проём, как перекроют холодный вечерний ветер — и то, что идёт за ним.
[indent] Тюрьмы у них, по сути, нет. Всего лишь этот участок и его задняя комната, в которой раньше хранили старые дела и протоколы. Такие вещи редко предназначены для удержания людей, тем более — опасных, отчаявшихся. Оставлять пленников здесь? Может быть. Может — нет. Это нужно будет обсудить. Когда появится время. Но сначала — окно. Потому что окно — это безопасность. Это граница. Именно через такие мелкие слабости гибнут те, кто считает себя готовым ко всему. Собрав всё, что удалось найти, Амелия вернулась к проёму. Разбитое стекло по краям поблёскивало, словно осколки льда, и в холодном вечернем воздухе уже чувствовалось что-то настороженное, как затянутый узел. Она уложила первую доску, примерила вторую, думая о том, что это временно, но надёжно. Достаточно, чтобы пережить ночь. Достаточно, чтобы никто снаружи не просунул ничего внутрь. Амелия ещё раз проверила баланс доски, прислушалась к звукам вечернего ветра и только тогда позволила себе коротко выдохнуть. Окно будет стоять. Ночь они переживут. А пленники… разговор о них ещё впереди.
