Целовать Алекс Джайлсу понравилось. Ему в принципе нравилось целовать девушек, которых он сам для себя выбирал. Вот так новость, правда? Но было в Алекс что-то особенное. Что-то такое, что заставляло Джайлса внутренне трепетать от одного только прикосновения к ней. Ее губы, ее прикосновения, ее запах. Возможно, все дело в том, что кто-то влюбился по уши? написал Джайлс
наши активисты
лучший игрок Стэнли
чья очередь? Амбар - L. Alberti [06.07]
Кафе - S. Spencer [06.07]
Дом - GM [07.07]
Мотель - GM [06.07]
ноябрь 2024 - февраль 2025 - мистика - ужасы, выживание

Swamp Town

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Swamp Town » Доброта чужих людей » Karma kross


Karma kross

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

https://upforme.ru/uploads/001c/14/5b/7/319898.png

0

2

драко в активных поисках

theodore nott
✦ j.k. rowling wizarding world ✦
https://i.postimg.cc/C1Tyh0qb/theo2.jpg https://i.postimg.cc/FKJ5Xz79/theo1.jpg https://i.postimg.cc/ydFMWGmt/theo3.jpg


Тео… Единственный сын амбициозного отца, потерявшего жену. Обеспеченный достаточно, чтобы не работать, но все еще находящийся в поиске своего места под солнцем, заслоненным спинами победителей войны. Нотт-старший, как и Люциус Малфой, планирует выжать из своего наследника максимум, хотя и не прочит ему в жены богатых чистокровных невест, делая ставку на карьеру.
Тео под напором отца подает заявку в Отдел Защиты от Темных искусств в Ильвермони – отец надеется с его помощью завладеть артефактами, которые доступны только в США, рассчитывая поправить несколько пошатнувшееся положение семьи в обществе после войны. Тео подчиняется и уже проходит собеседование, когда Малфой-старший, в угоду своему тестю – отцу Астории Гринграсс – добивается запрета на промышленное разведение драконов в Великобритании, чем ставит под угрозу существование фермы Нотта и, соответственно, его финансового положения.
Чтобы очернить Гринграссов и лишить их покровительства Люциуса Малфоя, отец велит Тео приударить за Асторией Гринграсс, тем более, что та не слишком счастлива в вынужденном для себя браке с Драко.
Тео начинает сложную игру, притворяясь, что ездит в командировки в Ильвермони, хотя старается проводить время в компании Астории и постепенно вынуждая ее проявить к нему благосклонность. Дойдет ли до настоящей измены – вопрос времени.
Влюбится ли Тео в Асторию по-настоящему или будет играть с ней, чтобы получить благодарность и признание от отца – никто не знает.


Как и все слизеринцы, Тео Нотт должен быть несколько высокомерным, язвительным, не привыкшим проигрывать. Отношения с мисс Гринграсс оставляем на ваше усмотрение – будет ли там настоящее чувство и попытки защитить Асторию от цепких рук Нотта-старшего или хладнокровная политическая игра, которая поставит Асторию под удар, едва Тео удастся заполучить доказательства ее измены.

Все остальное:
скорость постов любая, размер любой, без птицы-тройки. Внешность на ваше усмотрение.

пример вашего поста

– Они придут… – Грегори мечется по пустому поместью Гойлов. Его непропорционально высокий и широкий лоб покрыт испариной и рябью морщин. – Придут скоро.
Он словно пролетает по комнате, продолжая дергаться, как сломанная марионетка. Зачем-то выглядывает в окно.
– Ты можешь успокоиться? – огрызается Драко.
– Я бы посмотрел на тебя, если бы они пришли в Мэнор, – вдруг Гойл останавливается и высокомерно – очень по-слизерински, надо отметить, – вздергивает длинный нос, но затем словно вспоминает и осекается, приоткрывая рот, но Малфой не дает ему ответить:
– Ты уже смотрел.
– Драко, я… – он кажется жалким, и Малфою это не нравится. Он мотает головой, отметая попытки извинений Гойла как назойливых пикси.

Прошло семь лет с окончания школы, а маятник качнулся в другую сторону так стремительно, что почти разрушил незримую волшебную стену между миром маглорожденных и тех, кто письма получает с совами и не знает, что такое метро.
Вчера отца Гойла забрали в Азкабан. Мать – в министерстве, в темнице, во временном заключении.
– Что они нашли, знаешь? – Драко хочется спать и он едва сдерживается, чтобы не зевнуть. На этаже зябко и сыро. Он тянется за палочкой, чтобы растопить камин. В глазах Гойла отражается зарождающееся пламя и ужас.
– Ты… они же увидят!.. – его передергивает не то от холода, не то от страха.
– Мы на втором этаже, – тупо замечает Малфой.
– Не надо, – Грегори пытается взмахнуть своей палочкой, чтобы занавесить шторы, но окоченевшие руки и спутанные мысли не дают ему сосредоточиться: палочка выбрасывает сноп серебристых искр и шипит.
Драко закрывает ладонью рот, пытаясь согреть руку теплым дыханием.

– Какие-то книги, я не знаю, отец коллекционировал, – Гойл бросает быстро и рвано. – Он буквально вчера вернулся из Лютного, говорил, что достал первое издание Борна “Сильнодействующие зелья”, но ведь это…
– Чушь какая-то, – соглашается с ним Драко. – Все знают, что она не запрещена, кто хоть раз варил оборотное зелье.
– Они взяли его с утра, – Гойл снова нахмурил лоб. Массивные каминные часы отбили половину первого ночи. – Отец любил бывать в библиотеке, которая за Каркиттским рынком, ты знаешь, – он невольно протянул руки к разыгравшемуся огню в камине. – После мог еще прихватить с рынка что-то, его давно там знают, так что… Но отец всегда был осторожен, – Грегори словно возражал сам себе. – Если и купил что-то, то за пару шкур бумсланга вряд ли сейчас высасывают душу.
– Кто знает, – задумчиво протянул Драко, но затем осекся, понимая, что внес еще больше раздрая в душу школьного друга,  – я не это имел ввиду.
Гойл кривит губы в ироничной невеселой улыбке.
– У Люциуса остались связи в Министерстве? – спрашивает он, поигрывая ботинком с обломком угля, валяющимся на полу возле камина.
– Да, – сразу отвечает Драко и даже кивает. – Но не в Визенгамоте. Там сейчас сплошь грязнокровки в почете.
Гойла передергивает.
– Надо выяснить, что ему вменяют, – Малфой рассуждает вслух, поигрывая палочкой в левой руке, – обычно никого не забирают в Азкабан сразу. Нужен хотя бы прецедент. Потенциальный приговор. Не то, чтобы я сильно был сведущ в работе Визенгамота, но суд обязан вынести заключение, чтобы подозреваемого ждало наказание, а твоего отца отправили в Азкабан сразу. Так не должно быть. Так не бывает, – он злится.
– Ошибаться не слишком приятно, не правда ли? – сухо отмечает Гойл и Драко, скривив рот, согласно кивает.

– Я не хочу сидеть здесь всю ночь, – говорит Малфой спустя полчаса. – Я уже почти примерз к стулу. Один камин не спасает, их нужно затопить по всему поместью. Ты что, и домовиков разогнал что ли заодно?
– А если мать вернется, то она сойдет с ума, не найдя меня дома, – парирует Гойл.
– А как же Трейси? – интересуется Драко. – Ты же мог переночевать у нее.
– Она ясно дала понять, что с некоторых пор предпочитает спать одна, – Грегори морщится, словно бы у него болит зуб.
– Что на этот раз? – без особого любопытства спрашивает Малфой.
– Да все то же, – тот машет рукой. – Ее мать против, ты же в курсе. Начитается “Пророка”, наслушается болтовни в Косом переулке… “Выйдя замуж за одного из тех, кто был в первом круге Темного Лорда, ты подставишь нашу семью!”, – с ядом процитировал Гойл. – Как будто бы я лично там был, вразуми Мерлин эту старую каргу.
– Ну да, – кивнул Драко и усмехнулся, – хотел бы я, чтобы мне это помешало.
– Неужели все так плохо? – голос Грегори немного оживляется, когда он отвлекается от мыслей о родителях.
– Нет, – Малфой поджимает губы. – Просто думаю, что завел еще один предмет мебели, который почему-то разговаривает.
– А что Пэнс? – Гойл потирает ладони друг о друга и снова подставляет их камину.
– Ясно дала понять, что с некоторых пор предпочитает спать одна, – Драко искренне широко улыбнулся.
Грегори впервые с момента их встречи засмеялся.

* * *
– Да, я слышал об этом, – утром, когда Драко появился в поместье своих родителей, согревая почти окоченевшее тело чашкой горячего кофе, Люциус встретил его в столовой в тяжелом бархатном халате, накинутом на пижаму. – Все достойные волшебники сейчас прилагают усилия, чтобы помочь Гойлам, храни Мерлин их души, – он раскатисто проговорил и отпил немного из своей чашки. – Но у нас осталось очень мало людей в Министерстве и почти никого – в Визенгамоте.
– Зачем они это делают? – Драко схватил так много кофе, что обжегся и закашлялся. – Семь лет прошло.
– Месть приятна даже спустя десятилетия, Драко, – Люциус горько усмехнулся. Драко понял, о чем он вспоминает. Имя Темного Лорда им вслух не произносилось с момента смерти последнего от руки золотого мальчика, особенно в сводах Малфой-Мэнора.
– Не думай, что там какие-то другие люди, – добавил отец. – В конце-концов, мотивы человеческие вряд ли зависят от крови и происхождения, как нам теперь доводится это видеть.
– И что теперь? – тупо спрашивает Драко, уставившись на дно чашки. Разводы покрывают тонкий фарфор “рисовой” выделки, он просвечивает.
– Играть по заданным правилам, не упуская возможности навязать свои, – Люциус пожимает плечами. – Не в первый раз. И не последний, полагаю.
В такие моменты отца выдают прожитые годы, накопленная мудрость и изворотливость ума. Впрочем, последнее всегда выдает его. Фамильная черта что ли.
– Милый, как поживает Астория? – ласково интересуется мать, вошедшая в столовую. Она по-прежнему великолепна, как статусный аксессуар обеспеченного джентльмена, который с годами не становится хуже. Проходя к своему месту за столом, она нежно касается его плеча. – Я хотела бы отобедать с ней в субботу. Она могла бы взять с собой Скорпиуса?
– Я спрошу, – несколько задумчиво бормочет Драко, чувствуя тепло ее пальцев. – Да, я спрошу.
* * *

--

– Нет, ни за что, – в четверг Малфой встречается с Гойлом в Лютном переулке за столиком в “Белой Виверне”. – Упаси меня Мерлин еще раз попасть в этот ледник, пока ты не вернешь всех домовиков обратно, и там не станет градусов на пятнадцать теплее, как минимум.
– Здесь не слишком безопасно, – Гойл воровато оглядывается и поднимает повыше воротник пальто.
– А что, где-то до этого было? – лениво спрашивает Драко.
– Я только что чуть не столкнулся с рыжей Уизли, – Гойл кривит рот. – И ее мелким.
– Странно, что им еще не постелили ковровую дорожку из шкур единорога в Косом переулке, – Драко откровенно скучно сидеть здесь, поэтому его слова беззлобны, скорее по привычке колки. Он дает знак бармену и на столе возникает бокал с огневиски. – О, – он вдруг хватается за идею, пришедшую с первым глотком, словно озарение. – А ты не думал написать Поттеру?
– Может мне сразу в Азкабан чемоданы упаковать? – огрызается Гойл. Он тоже заказывает огневиски и выпивает почти полстакана залпом. За высоким окном начинает лететь мелкий снег. – Все одно… – он выглядит осунувшимся, потерянным. Драко узнает эти черты – знает их по себе. – Может быть это и не так уж плохо.
– Написать Поттеру?
– Поехать в Азкабан в один конец, – Грегори невесело улыбается. На его лице написана беспомощность крупными мазками. – Уверен, что у золотого мальчика охрана похлеще, чем в былые годы в Гринготтсе. Даже если бы я решил, – он сглатывает и подрагивает, – ну, написать, ты понимаешь. Уверен, что мое письмо разорвали бы на части его грязнокровые гоблины из Министерства. Не знаю, почему тебе эта идея пришла в голову.
– Он же справедливый, – Драко откидывается на спинку деревянного стула и поигрывает гранями стакана с виски в руке. – Он же омерзительно правильный, как квадрат, вряд ли он мог бы допустить, чтобы без суда и следствия под его надзором творили такое.
– Что я слышу, – Гойл немного захмелел и выглядит менее подавленным, более агрессивным, – ты хвалишь этого идиота?
– Скорее, замечаю черты, пригодные для дела, – равнодушно комментирует Малфой. – Недооценивать его склонность к защите униженных и оскорбленных – Я НЕ ЭТО ИМЕЛ ВВИДУ, не смотри на меня так! – так вот, недооценивать его склонность к установлению справедливости было бы недальновидно.
– Откуда ты знаешь, что он такой? Что там вообще кто-то такой? – Гойл склоняется над столешницей и подается немного вперед.
– Он, кажется, назвал своего спиногрыза Альбусом Северусом, – Драко усмехается.
– И что с того? Ты что, читаешь воскресный вкладыш “Пророка”, кстати?
– Пэнси читала, – Малфой немного хмурится, предаваясь воспоминаниям о том, при каких обстоятельствах он услышал от нее эту новость. Пэнси лежала в кровати, прикрытая лишь теплым пуховым одеялом, развернувшись так, что ноги были закинуты на подушку, а пятки касались изголовья кровати. Она листала воскресный “Пророк” и смеялась. “Альбус Северус – ты слышал, а? Бедный мальчик только на свет появился, а уже стал изгоем в приличном обществе!”.
– Вот только не надо прикрываться Парки…
– Но ты прав, – Драко перебивает его, отгоняя от себя воспоминания. – Держу пари, рыжая Уизли держит домашний камин Поттеров под замком, чтобы золотого мальчика сохранить невинным от различных соблазнов, а в Министерстве к нему и на венгерской хвостороге не подлетишь.

А к кому подлетишь? К кому можно обратиться за помощью, к кому, кто очень похож на Поттера, лишен тщеславия также, как и он, но более умен и осторожен, не склонен бросаться на амбразуру, размахивая мечом Гриффиндора направо и налево?

Ну конечно.

– Я попробую узнать, – осторожно говорит Малфой. Он чувствует, что может стать более болтливым под действием виски, а выложить (изрядно подвыпившему) Гойлу свои планы сейчас – значит, разрушить их. Гойл и выглядит громилой, и действует также.
– Сам напишешь Поттеру что ли? – Грегори давится смешком.
– А что, нельзя? – притворно вскидывается Малфой. – Прошу тебя, мы же старые друзья.
Гойл допивает очередной бокал и хохочет.

* * *

--
Драко живет на побережье Норфолка вместе с женой и сыном. Вопреки традициям он не решился быть с семьей в поместье, предпочтя дом своего деда у окраин Северного моря.
Поздним утром, после завтрака в субботу они гуляют втроём. Астория кутается в теплую шерстяную мантию, ее белые волосы убраны вязаной косынкой из тонкой пряжи паутинкой. Она красива. Морской воздух ласкает ее щеки и они покрываются легким румянцем. Драко не уверен, что он полюбил ее спустя семь лет, но, по крайней мере, привык к ней, как к еще одному атрибуту своего положения.
Любит ли она его? Он не спрашивал, она не говорила. Это та часть их отношений, которую они предпочитают не касаться. Они оба любят Скорпиуса, и, пожалуй, этого на данном этапе достаточно.
Скорпиус носится за чайками, которые выискивают остатки рачков на побережье.
– Мама будет рада видеть вас к обеду в Мэноре, – говорит жене Драко. Он и раньше говорил, просто напоминает. Скорпиус со всего разбегу плюхается в кучу морского песка и заливисто смеется. Его смех заразителен, теплый и живой. Драко достает палочку и взмахивает ей: песок начинает завихряться вокруг Скорпиуса, принимая очертания знакомых ему животных: дракона, единорога, крупа, саламандры.
– Ты будешь с нами? – спрашивает она. Тоже достает палочку и добавляет несколько песочных фигур: совы, змеи, гиппогрифы. При виде последних Драко на секунду морщится. У Скорпиуса глаза как плошки. Он жадно пытается поймать одного песочного гиппогрифа за хвост. Ну и кто скажет, что это не его сын?
– Позже, – отзывается Драко. – Думаю, мать так быстро вас не выпустит. Успею к ужину. Можем даже на ночь остаться.
Астория задумчиво улыбается.
– Я думала, у тебя дела. Ну, как обычно, – она поправляет локон у лица.
Они никогда не говорят о том, почему иногда Драко не ночует дома.
– Изменились планы, – Малфой пожимает плечами и запахивает мантию. С моря дует ледяной ветер. Еще по-детски пухлые ладони Скорпиуса становятся такими же ярко-розовыми, как и щеки его матери.
– Это приятно, – неожиданно говорит Астория. Ее взгляд устремлен в точку горизонта. – Когда планы меняются.
Она поворачивается к нему: ее красивое лицо раскраснелось от ветра. На губах играет улыбка, ласковая и такая же теплая, как смех Скорпиуса. Драко не может понять, почему она выглядит такой… довольной? Умиротворенной? Радостной?
Он уже балансирует на грани, чтобы спросить, но Скорпиус громко объявляет о том, что он замерз и, волоча ноги сквозь влажный песок, устремляется к ним.

Когда они исчезают в камине, Драко достает пергамент – дорогой, качественный лист с шелковистым тиснением – мгновение мешкает, в задумчивости теребя кончик гусиного пера.
“Привет, как-там-тебя, ты же все еще работаешь в Аврорате? Кстати, мне нужна помощь”.
Это просто смешно.

Немного подумав, он пишет:
Можем встретиться в “Зеленом драконе” в понедельник, двенадцатого ноября, в полдень? Это важно.
И еще немного подумав, добавляет в конце: “пожалуйста”.

Подпись не нужна – если она по-прежнему достаточно умна, сургучового герба на конверте ей будет достаточно, чтобы понять, кто отправитель письма.
Мерлин, только бы она оказалась из породы решительных женщин, а не любителей эпистолярной связи. Вынести переписку с Грейнджер, даже по такому важному делу – о, нет, Гойл, это слишком даже для нашей многолетней дружбы.

0

3

мальбонте ищет:

victoria walker
✦ romance club ✦
https://i.ibb.co/BKFZSXHj/3.gif


коротко и по существу (для желающих сэкономить время):
да, заявка в пару
я отвечаю достаточно быстро и сразу предупреждаю, что долгое ожидание постов уничтожит мой интерес к игре. поэтому если ты ленивая булочка, которая любит представлять себя ангелочком больше, чем писать посты, то мы не сойдёмся
если ты не знаешь оригинальную новеллу наизусть, когда-то что-то слышала, но это не точно, то ты по адресу - от первоначального сюжета осталась только общая фабула, ориентироваться на него совсем не обязательно
я подстраиваюсь под стиль соигрока, пишу от любого лица, в любой форме, количество символов варьируется от 5 и до бесконечности. использую как стандартное оформление с заглавными буквами, так и лапслок, потому что это стильно, модно и молодёжно (иных причин, если честно, не вижу). ценю аккуратность в постах, детали окружения и общую заинтересованность в сюжете, но без фанатизма (от описок и пропущенной запятой не хватаюсь за сердце и сам порой грешу)
отыгрывать будем всё: стекло, жестокость, страсть, 18+ и т.п. будь готова!
и нет, я не душный, хотя по заявке так не скажешь

мальбонте и виктория — разрывной пример созависимых, жестоких и болезненных отношений, в которых вовсе не очевидно, кто жертва, а кто охотник. роли меняются в зависимости от ситуации. они как два безумных чудовища, которые никак не могут ужиться в одной клетке, но и разойтись не хватает сил. для травмированной и несчастной в своей земной жизни вики, он стал надеждой, проложил новый путь, где она чего-то стоит и не ненавидит себя. для мальбонте она — весь мир. две половины одного безумия, скреплённого тьмой и ненавистью.

развёрнуто и подробно (для тех, у кого много свободного времени):

я помню нашу первую встречу.

нет, не тот узкий проход в башне, когда ты впервые столкнулась с ошарашенным бонтом. нашу настоящую встречу. в ту ночь небо было таким же чистым и высоким, как и сейчас. наполненное настоящими, реальными звёздами оно казалось мне совершенно бесконечным и незнакомым. в ту ночь всё началось с чистого листа.

встреча на школьной крыше решила наши судьбы, сплела воедино линии судьбы.
любил ли я тебя в тот момент? едва ли.
хотел — точно подобранное слово, наконец, найдено.
желал всем своим существом, только-только обретённым и тут же потерянным. поводов было много. война. месть. с тобой проще победить и свергнуть жестокого деспота, лишившего меня и сотни таких же как я даже единого шанса. ты была нужна мне, вот и всё. почему ты приняла мою сторону, отринув всё, что было тебе дорого? прониклась идеями? моя наивная... мы выиграли войну, рука об руку, плечо к плечу, а впереди — целый мир, построенный нами и для нас. я не знал, что мне теперь с тобой делать. такие как я, пылающие и сгоравшие в пепел, созданы для войны, а не для мирной жизни. ты всегда это чувствовала. я бы никогда не смог стать мужчиной, о котором мечтают девушки на небесах, в аду или на земле. у меня свой путь. я делил с тобой власть и постель, реже — свои мысли, а сердце — никогда. ты думала, что я использовал тебя, но моя холодность сгущалась лишь из-за того, что, казалось, у меня и вовсе нет сердца. был холодным, порой жестоким, отчуждённым и словно растерянным. я не умею жить, когда вокруг не льются дожди из крови, вики. даже ты не в состоянии научить меня дышать — так мне казалось.

тайны множились. ты простила мне всё, даже убийство нелюбимой матери, с которой ещё могла бы найти общий язык. даже своё собственное убийство. однако, кое-что ты всё же не знала, даже когда соглашалась провести со мной целую вечность. думаешь, ранняя смерть женщин в роду уокер, ставшая семейным преданием — лишь совпадение?

стоило потерять, чтобы понять, насколько глубоко ты проросла мне под кожу. это твои слова, моя терпеливая. мы были хорошими правителями: я и ты, два чудовища, чьи судьбы сплетены в единый клубок. в тебе таится часть моей тьмы и кое-что намного более ценное. а впереди ждёт конец света, время отпускать и прощаться. смогу ли я тебя отпустить? нет. сможешь ли ты забыть мой строгий, не терпящий возражений голос? возможно, но я не дам тебе это сделать. и ты тоже не позволишь мне хоть на секунду забыть о своём существовании.

десять лет назад мы боролись на одной стороне, на одном поле боя и победили. так будет и впредь.


пример вашего поста

он всегда понимал, что истина бывает странной и обманчивой. за неё нужно бороться, пробиваться через поток привычных мелочей и проявлять сумасшедшее упорство. но что заставляло его упрямо идти выбранным путём, даже когда казалось, что выхода нет, а путь ошибочен? сила воли, взращённая ненавистью, непреклонность, призрачная надежда или она? блуждая по пустынным коридорам замка, он всматривался в густые тени, словно пытаясь найти ответ. в голове кружился завораживающий и в то же время ужасающий калейдоскоп из боли, гнева и воспоминаний. а на фоне этого внутреннего хаоса звучал голос. липкий, глубокий, отголосок самой вечности. если бы у боли было собственное звучание, она бы говорила с ним именно так — голосом шепфамалума.

— верни свою силу. она принадлежит тебе, а не ей. забери то, что было создано для тебя, но по ошибке попало в чужие руки. верни. убей.

шепфамалум настойчив, как всегда. звучит убедительно, даже логично. каждое слово отдаётся в висках и стучит набатом. уже не понятно, где его собственные мысли, а где этот всепоглощающий голос. но мальбонте не реагирует, лишь изредка останавливается, чтобы прижать ладонь к ледяной стене и немного отдышаться. а затем путь в никуда продолжается. он мысленно считает шаги в попытке отвлечься, пытается вспомнить что-то хорошее, прислушивается к скрипу пола под тяжёлыми сапогами. а время идёт, растягивается и сужается, сплетается невидимыми нитями и разрывается вновь. он ещё долго скитается по ночному дворцу серафимов, больше похожий на тень, чем на живого бессмертного. да и живого ли? порой ему встречаются сонные демоны из стражи, бредущие по своим делам, но никто из них не рискует привлечь внимание правителя. они лишь бросают встревоженные взгляды ему в спину и стараются исчезнуть, как можно скорее. боятся. наконец, оставшись в одиночестве, полудемон резко останавливается. ноги сами привели его к комнате ребекки, но, стоя напротив двери, он долго не решается войти внутрь. кажется, что её дух и сейчас обитает в этих холодных стенах, плачет по ночам, скитается из угла в угол и стонет от невыносимой боли. она часто навещала ангела, запертого в высокой башне. каждый подобный визит начинался одинаково, со слов: доброго утра, бонт, сегодня я научу тебя кое-чему новому. а он обожал эти моменты и едва не задыхался от мысли, что сегодня он будет не один. вспоминала ли ребекка об этом, когда умирала? он убил её быстро, без боли, не испытывая ни сожаления, ни удовольствия. отчаяние нахлынуло уже потом, когда война закончилась, а он впервые сел на мраморный трон и стал единоличным правителем небес. но тогда, стоя над её умирающим телом, он думал, что всё сделал правильно. ребекка или вики, пойманная в ловушку собственной матерью? выбор оказался чертовски простым.

на распахнутой ладони появился серебряный ключ. поднявшись вверх, он поплыл вперёд, скользнул в замочную скважину, и в то же мгновение в воздухе раздался тихий щелчок. комната ребекки была одной из самых больших и роскошных в замке. не удивительно, серафим любила богатое убранство, белый мрамор и золото. в центре, точно алтарь, возвышалась кровать с массивными колоннами из белого дерева, завешенная золотым шёлковым пологом. стены, обтянутые тканью ванильного цвета, какой бывает только у облаков на рассвете, предавали комнате ещё больше таинственной помпезности. и в окружении этой выдающейся красоты в стенах её спальни чувствовался холод. раз в неделю сюда являлась одна и та же горничная, чтобы смахнуть с мебели и зеркал осевшую пыль. вики же старалась обходить комнату стороной и даже не заглядывала в ведущий к ней коридор. видимо, она предпочитала скорбеть в одиночестве. о смерти ребекки они не говорили. никогда. да и что тут сказать?

пройдя внутрь комнаты, мальбонте осторожно присел на софу, стоявшую неподалеку от мраморного камина. прямо за ним возвышалась кровать, справа виднелся высокий гардероб, на лакированных дверцах которого смутно отражались бледные световые блики, а слева — занавешенные окна. огромное зеркало в простенке между ними повторяло пустынную торжественность комнаты и кровати. посмотрев по сторонам, полудемон задержал взгляд на собственном отражении, и всё в этой призрачной, зеркальной глубине показалось ему темнее и холоднее, чем в действительности. странная громоздкая фигура, смотревшая оттуда, бледное лицо, покрытое кровавыми разводами, руки, белеющие среди сумрака — всё выглядело призрачным и ненастоящим. откинувшись назад, он медленно прикрыл глаза.

— она всё испортит, как испортила её мать. нами пройден такой долгий путь. мы победили. разве ты отдашь эту победу в руки непризнанной? верни свою силу.

это и её победа, — едва слышно шепнули бледные губы в ответ на внутренний голос, — ты вообще не имеешь к ней никакого отношения.

ответив вслух и сразу после этого вздрогнув, мальбонте резко открыл глаза. образы прошлого растворились, и в лицо ударила привычная тишина настоящего. камин, когда-то пылающий ярким огнём и дающий тепло, смотрел на него безмолвной чернотой, похожий на разинутый рот неизвестного чудовища. настенные часы молчали, создавая ощущение, что время в комнате остановилось. сев на край дивана, он упёрся локтями в колени и прижался лицом к ладоням. на кожу тут же упали несколько капелек горячей крови — от бесконечной головной боли кровь обильно шла носом. но нужно терпеть, другого выхода нет. терпеть и скрывать. если вики узнает, она навряд ли оставит его в покое. она упрямая, почти такая же непреклонная, как и он сам. если узнает, что шепфамалум сводит его с ума, перевернёт весь их хрупкий мир с ног на голову, но не отступит. в конечном итоге, она попросту навредит самой себе: в отличие от мальбонте, вики уокер имела специфическое терпение и совершенно не умела ждать. когда-то ему ужасно нравилась эта черта её характера. нужно терпеть. поэтому время от времени, когда приступы становятся более интенсивными и почти невыносимыми, он уходит сюда, в комнату покойной ребекки и долго думает о будущем и о прошлом. о настоящем — никогда.

знакомые тихие шаги рассекают густую тишину ночи. прислушавшись к чувствам, мальбонте тут же определяет энергию вики и, недовольно вздохнув, смахивает с лица кровь. шепфамалум у него в голове усмехается. должно быть, она проснулась и, обнаружив пустое место в постели, отправилась на поиски. как невовремя. но разве она когда-то могла терпеть, чтобы не нарушить его планы? втянув в лёгкие побольше воздуха, мальбонте встаёт, заводит руки за спину и отходит к окну, спиной к двери. а несколько секунд спустя мягкие шаги раздаются уже совсем близко. сердце пропускает болезненный удар. на губах появляется ухмылка: вики — единственная, к кому он может поворачиваться спиной и не ждать удара. она немного стоит в дверном проёме, а затем подходит ещё ближе. думает, что сказать, и как начать разговор? ему не нужно читать её мысли, чтобы знать, о чём она думает. ладонь опускается на плечо, скользит вверх и касается пальцами его щеки. а он, вздрогнув, резко качает головой, словно уворачиваясь от нежных прикосновений. голос шепфамалума становится громче и начинает новую волну уговоров.

почему ты не спишь?

голос звучит строго и немного раздражительно. поймав себя на мысли, что она не заслуживает подобных интонаций, мальбонте на секунду прикрывает глаза, вдыхает, а потом поворачивается к ней лицом и смотрит сверху вниз на хрупкую, но в то же время крепкую женскую фигуру. он так и не смог привыкнуть к тому, как миниатюрно она смотрится на фоне его двухметровой, массивной фигуры. подняв руку, он осторожно, будто боясь сломать, убирает прядь волос с её лба.

мне приснился дурной сон. там были я, ты и...

в голубых, изумительно ясных глазах мелькает знакомый огонёк. вики всегда была догадливой, а после нескольких лет правления на небесах стала и вовсе неподражаемой в своём умении проникать в самую суть проблемы. задумавшись о чём-то на пару мгновений и заглушив настойчивый голос в голове, мальбонте попытался улыбнуться.

— мне всегда казалось, что другие понимают, кто они, зачем появились на свет, кто дал им жизнь, но я… видимо, я родился для того, чтобы страдать и причинять страдания другим. наверно, это не самый хороший повод? мне бы хотелось уметь делать что-то другое. но здесь, в этой жизни… кажется, что я в тупике. но ты другая. не вини себя в её смерти. она погибла от моей руки. это сделал я, а не ты, мне и расплачиваться.

то, о чём они оба предпочитали молчать, наконец, было сказано вслух. тряхнув головой, полудемон крепко зажмурил глаза и, болезненно выдохнув, опустил ладонь на тонкую женскую талию. разве он может последовать уговорам безумного бога и причинить ей вред? резко притянув её к себе, он прижался холодными губами к тёплому лбу и, будто опасаясь собственных чувств, тут же отдалился.

0

4

найс разыскивает:

x
✦ to be hero x ✦
https://upforme.ru/uploads/001c/14/5b/1048/53873.gif https://upforme.ru/uploads/001c/14/5b/1048/913437.gif
(без реальных прототипов)


это было... когда?

воспоминание казалось настолько далеким, как будто случилось не в мире, а невесомо соткалось из образов сна. Оно сложилось не столько событием, сколько эмоцией. Исполнилось канущим ладом разлуки с собой, когда дыхание шорохом вывело душу на выдохе и бережливо сложило ее в поцелуй.

«Прощай». - поворотом в замке, что уже не откроется. Касание — тонущий ключ в глубине, который тает во мраке медленно-медленно, стираясь порханием складочек рта, что приникли к другим словно в слабости жажды и голода. 

как звали его? Кем был тот, с кем он, измокший в дожде, укрывался с украденной горсткой мгновений свободы? Ненастье скрывало его через время, туманя лицо наплывавшей водой, и было никак не связать разобщенности линий, способных вдохнуть узнавание в истертый портрет.
   
«Красивый». – Была его мысль, что возникла в просвете ресничного взлета. Он отметил, как тот аккуратно естественен; как ласкающе тонок его описательный тон; и насколько ему, утомленному светом софитов, приятно воспринять немного тоскливую сдержанность, что воплощала сам город в отключенных вывесках. Он значил спокойствие. Означал безопасность ничем не томимой людской простоты, и, может быть, Найс позавидовал: с длины расстояния пройденный ступеней, когда небеса ощущались значительно ближе земли, уравняв в своих мыслях его неприметность с укрытием, которой можно умерить давление толпы. Пусть даже немного, рывками, с возможностью выбора: чередуя ныряние во мрак с устремлением к отмеченной солнцем поверхности; показаться и скрыться, исчезнув туда, где гонящий взгляд оборвется подобно откушенной нити.   
Найс сказал ему: «Верь в себя», разлучая их лица.

дождь исчерчивал время, ударяя по слуху секундным дробями, и он отслонился, спасая спонтанную легкость от вязкости, поймав в середине движения воздетую руку.

ему бы хотелось прижаться еще. Напастись своенравием воли как воздухом, до того, как уйти заглублением в сценарный чертог, но реальность уже проступала так явно, что было никак не сдержать вседозволенность грез...

в его настоящем, напротив, все стало излишне отчетливым. Немного путано, ярко, запятнано словно разлитым с далеких галактик неоном, где только лишь белый был начисто вымаран ластиком, спасавшим его от ошибок отсутствием проб. Но этот белый – его. Для него средоточие света отчеканено в чувствах конечным высказыванием и оттого его белый совсем не в пример белизне, над которой лишь только рассыпались брызги всполошенных красок. Икс омывается ими как город ночными огнями. Его белизна для творения, она как натянутый холст на подрамник, над которой кисть не повиснет с неловкостью страха, а пробудит пустоту фейерверками всполохов.

он не то, что зыблемый образ в лоснящем ненастье. Касания Икса – утверждение: любви или власти, и поцелуи с ним – перебросом души, что близки ощущению хождения по грани. C ним дыхание бьется, а пульс перехватывается. Он оживляет как ток, пробуждающий то, что отчаянно валится в гибельность мрачности; Икс вырывает из шепота прошлое и щелчком изгоняет нависшее завтра. Неясно то ли он истязает, то ли, напротив, приязненно милует... Его свет ослепительней белого: Икс скорее уподобленный призме, изгибающей материю мира как линию и разветвляющий в сложный простые цвета. Он вынимает из Найса годами замолчанное, щербя его маску с неспешным изыском, и извлекает на трапезу взгляда такое, что тот бы и сам не хотел отыскать у себя.

конечно, теперь для него все сложнее увенчанных каплями легких касаний, но с ним Найс хотя бы не тонет во внутренней мгле.


это история про то, как луна пытается казаться солнцем, а солнце – луной; про то, как то, что сияет – хочет выглядеть блеклым, а то, что блекло – стремится сиять изо всех сил.
заявка предполагается в пару, и я вижу здесь большой потенциал для раскрытия их взаимоотношений хотя бы в рамках перекликающихся типажей и обилии сюжетно нависших вопросов, связанных, в основном, с закулисной игрой Икс и его мотивацией. Каст и общий сюжет не планируются, я надеюсь оставить нам свободу пробовать разные варианты, в том числе в далеких от канона ау, перебирая их как соприкасающиеся, но не похожие друг на друга жизненные сценарии. Думаю, вместе мы найдем то, что нам больше всего откликается.
все основные моменты обсудим уже в личном порядке. От вас жду неспешной игры от 3к и активного общения, идейной гибкости, умения и желания в постельные сцены без категоричной привязки к роли топа или боттома, включенности в персонажей и готовности творить на одной волне.
 

для вдохновения

пример вашего поста

он всегда находил его, где бы Най не был. 

это было как звук – как нарушавшее воздух упругое эхо, что звало беззвучно, нежнейшей пульсацией, питавшей призрачным весом пустое пространство вокруг. Примерно так, в темноте, могло ощущаться чужое присутствие – невидимым сгустком живого тепла, за который цеплялся не взгляд, но необъяснимая сила глубокого чувствования, способность считать колебания в душе, увидевши зорче, чем органом зрения. Должно быть, что-то похожее было и здесь. Оно пробуждалось не в плотском нутре, а в более тонком невидимом срезе; и неотступно тянуло, и страстно звало, охватив лихорадкой сродни предвкушению, раздвинувшей мысли в угоду одной.

в голове еще путалось, но он ощущал себя словно накачанным гелием. Вэш летел, не бежал, будто просто болтая ногами во внезапно исчезнувшем для него притяжении, несясь от воздушного старта смешка и чувствуя сердцем тепло принадлежности, свою однозначную связанность с Наем, который даже во тьме заключённости в комнате, где смятением смазаны стороны света, все равно воссиял бы на внутренней карте.

услышанный зов был подтверждением столь многогранным, что начертался ответом для множества сложных дилемм. Не важно, что Най уходил, сторонясь исходящей от брата игривой навязчивости, как не имели значения его удрученность и холодность - сейчас настоящим для Вэша было дыхание взахлеб, а также кружащий голову всход резонанса, точно, вторя ему, чужая душа рябила волнением дрогнувшей глади, разбухши до фронта ударной волны.

брат не прятался, но он устремился к нему с торжеством характерным игравшему в прятки, и сердце его ликовало – «Нашел!», - а губы свивались в краях, борясь словно с тайной, какую мучительно не терпелось озвучить, настолько она щекотала язык, в отсутствии слов разлетаясь на гласные. Он вряд ли бы смог описать насколько это было прекрасным: и пониманием, и чувством; откровением прочитанных мыслей, как будто, мечтательно взмывши над телом, одна душа напрямик прикасалась к другой. Вэш почти что увидел его обнаженным – больше, чем просто лишенным одежды, скорее представшим без всяких телесных оков, и, может, он только обманывался, возможно, всего лишь увлекся грезой, но для него этот чуткий, незримо оформленный, оклик выписывал брата нежнее, чем тот бы признал.

он смаковал этой мыслью, с разбега освоив пригорок. Най был внизу: сидящий как на огромной зеленой ладони, бледный и плавный, точь-в-точь как речной коридор, от которого надвое разломилась долина. Он был там – ничего, казалось, особенного, Най был там так часто в течение неизбывно долгого дня, не делимого даже томящим искусственным солнцем, что не найти его, может быть, было бы страньше, чем разглядеть в нависавшей дубовой тени.

при виде него Вэш немного помедлил в своем неуемном восторге. Постеснялся, вдруг Най с раздражением замкнется, прибегнувши к бегству в раскрытую книгу, и потому, в надежде хоть как-то начать разговор, постарался приладить свое выражение в спокойное... Однако вернулся к восторгу практически сразу. Уж слишком его распирало эмоцией, которая больше никак не вмешалась в объемы нутра. Она начала пробивалась в качании с носочка на пятку, лилась сквозь улыбку, вздымала случайные звуки высокими нотами и озаряла почти одержимым сиянием глаза.

[indent] - Ммм! – Прозвучало подобно мурлыканью.
[indent] «Посмотри, посмотри!» – Разумелось негласно.

он понадеялся, что Най обо всем догадается: прощупает, схватит, понесет какой-нибудь фразой, придавая осознанность связи разборчивой точностью, как объясняет родитель природный феномен ребенку, проявляя тот в мире осмысленной логикой.

Вэш не подумал, что брат промолчит. Что он может. В конце концов, как можно быть сдержанным, когда от чужого присутствия настолько заходится сердце, что тут же приливно краснеет лицо? Не может быть так, чтобы Най не поддался такому же трепету; он не мог не почувствовать свой бестелесый полет, и Вэш ни за что не поверил бы, что тот не заметил, как необычно минули последние длины минут и секунд.

[sign] [/sign]

0


Вы здесь » Swamp Town » Доброта чужих людей » Karma kross


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно