Умные часы на запястье негромко вибрировали, подстраиваясь под сердцебиение нового хозяина, а хозяин этот стоял, глядя в одну точку, и не зная, что делать сейчас, радоваться за то, что дружище выбрался из пучин депрессии и занялся делом или же напротив, расстраиваться, потому что прекрасная, чистая, светлая квартира теперь напоминала склад контрабандиста. Пусть даже, зная Нираги, можно было не сомневаться в том, что внутри коробок вряд ли найдутся аккуратно запакованные пакеты с героином или хотя бы бедный камбоджийские дети.

— Спасибо.

Чишия отмер, направляясь следом за соседом на кухню. Ему нужно было переварить информацию, а для этого сначала занять свои руки, потому Шунтаро позволил Нираги колдовать над обеденным столом, а сам взялся качать приложение и настраивать часы под себя. Он никогда не пользовался подобными гаджетами, потому что знал свой пульс, давление и примерные фазы глубокого сна. И все-таки подарок стал приятной неожиданностью, как минимум потому, что какие-то вещи Чишии дарили только на День рождения и Новый год — родители (как правило, деньги) и коллеги (они обходились книгами и сертификатами в соответствующим магазины).

Часы довольно пискнули, синхронизировавшись с телефоном, и умная машинка принялась считывать пульс. Посчитав дело завершенным, Чишия опустил руку и пододвинул ближе к себе тарелку. От его взора не укрылись пятна чая и отпечатки пальцев, оставшиеся на толстом стекле столешницы. Тихо вздохнув, Шунтаро грустно подумал о том, что неплохо бы повидаться с Куиной и рассказать ей о новых событиях в своей жизни, а заодно узнать, ка она чувствует себя после выздоровления.

— Психолог не такой уж плохой вариант, — произнес Чишия. — Мне тоже порекомендовали. Точнее настояли. Для докторов это обычная практика.

Судя по Нираги, он все еще ломался, не в силах принять верное решение. Но какое именно решение будет верным не знал даже Шунтаро. Почему-то он не горел желанием встречаться с госпожой Арима.

— Расскажите, зачем вы сюда пришли.

Они сидели друг напротив друга, психотерапевт в кресле, что стояло в тени, так что видны были лишь ее длинные стройные ноги в модных кожаных лодочках. Чишия, напротив, сидел под светом лампы, и ему совершенно это не нравилось, ведь, как известно, на большинстве допросов применяется именно эта техника. В лицо заключенному бьет яркий луч, не дающий скрыть ни единой эмоции, тогда как полицейские находятся вне зоны видимости. Очень удобно, черт возьми.

— У меня есть предписание от главврача.

Взмах ручки. Она давит на бумагу блокнота, вырисовывая иероглифы. Чишия спокоен. Техника допроса на него не действует, потому что его эмоциональный диапазон не может поспорить своей широтой даже с зубочисткой.

— И все?

— Да.

Госпожа Арима сменила позу. Теперь она закинула ногу на ногу. Кожаное кресло под ней слегка поскрипывало. Запах мебель абсолютно свежий — раньше в больнице был психотерапевт, но по какой-то причине она ушла, а новая хозяйка пожелал сменить всю обстановку. Теперь все было как в классических американских фильмах — уютная мягкая мебель, рабочий стол из светлого дерева, кремовые шторы на окнах и мягкий ковер под ногами. Рисунок на нем был затейливым. Если смотреть с разных сторон, увидишь разные же фигуры.

— Хорошо. Вы можете звать меня Арима. Я могу называть вас Чишия?

Второй шаг — установление доверия. Это Шунтаро знал тоже — в его университете два года преподавали курс базовой психологии. После направления разделились, и одно время Чишия продолжить обучение на клинического психолога.

— Ваш дипломы, — он не дал ответ и повернул голову, рассматривая стены, украшенные рамками. — Государственный университет Токио, после два года в университете Иллинойс. И наконец практика, снова в Токио. Сначала частная, а теперь вы решили податься в больницу при университете. Захотели вернуться в альма-матер или есть что-то еще?

Женщина продолжала писать. Пауза затягивалась, Чишия равнодушно смотрел в сторону. Молчание его не беспокоило.

— Чишия, на последнем приеме у вашего лечащего врача вы упоминали о проблемах со сном. Кошмары, но не бессонница. В вашей семье кто-нибудь страдал расстройствами нарушения сна?

— Предполагаю, все дело в амбициях, — Шунтаро будто не слушал. — Вы добились, чего хотели. Уверен, Иллинойс принял бы вас с распростертыми объятиями, как и Токийский университет. Но преподавательская деятельность вас не интересует. Вам не так много лет, однако, как я понял, вы обладаете солидным опытом. Уверен, вы рассматривали для себя две возможности — отдаться деятельности в больнице при родном университете или же начать работу с заключенными. Вы здесь, а значит, последних вы решили приберечь на десерт.

— Какие у вас отношения с родителями?

Чишия медленно повернул голову и устремил взгляд на женский силуэт. А вот и третий шаг — поговорить о семье. Постараться найти причину в глубоком детстве. Возможно, ребенка подвергали физическому или эмоциональному насилию. Или же он и вовсе не знает своих родителей, потому что они отказались от него и передали на воспитание в приемную семью. Также был вариант с отцом или матерью, рано умершими. Или кто-то из родителей принял решение завести новую семью.

— Вы не найдете в моем детстве ничего интересного. Меня всего лишь мучают кошмары. Я хочу спать спокойно.

Ручка остановилась. Арима подняла голову и улыбнулась.

— Думаю, на сегодня хватит. Я выпишу вам рецепт, легкое снотворное. Пожалуйста, постарайтесь побольше гулять и дышать свежим воздухом. На следующей неделе мы продолжим во вторник, в то же время. Благодарю, что пришли, Чишия.

Он встал и поклонился, после чего направился к двери. Однако дернув за ручку, Шунтаро вдруг остановился. Среди дипломов он заметил кое-что странное, картину, единственную картину, что была в кабинете. На полотне было изображено чаепитие, и в героях Чишия безошибочно узнал Безумного Шляпника, Алису, Соню и Мартовского зайца.

— Что-то не так? — донеслось вслед.

— Во вторник, в то же время, — заучено повторил Чишия. — Благодарю за помощь, Онаки-сан.

Домой он вернулся раньше обычного и с некоторым удивлением заметил, что Нираги нет. На кухне нашлась кривоватая записка "Ушел гулять", сопровождаемая таким же кривым улыбающимся смайликом. Записку Чишия переложил в вазу, где обычно лежало печенье, после чего взялся за готовку, точнее все, что ему нужно было сделать, это разогреть ужин.

Дверь скрипнула и открылась в десятом часу, Шунтаро к тому момент уже устроился в гостиной, прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Он читал энциклопедию по психиатрии и поднял голову, когда Нираги, грязно выбранившись, запнулся о порог и буквально влетел в квартиру.

— Сложный день? — в голосе Чишии звучало равнодушное участие. — В холодильнике контейнер, разогрей. Думаю, ты голоден.

его голос со вкусом переливающегося в холодный стакан алкоголя. его голос благородного янтарного цвета, древесной смолы, тягучий и липкий, как само воплощение страха, как то, что заставляет мурашки бежать по спине. он звучит из-за плеча, вонзается так, что не шевельнуться, как удав, гипнотизирующий добычу, как хищник, загнавший в угол дичь.

сандей не считает себя дичью – когда-то да, когда-то стелларон заставил его чувствовать себя слабым и беззащитным, но вместе с перьями у птенца выросли когти. он не голубь гармонии, он ворон порядка, способный выклевать глаза, печень, способный изодрать до мяса того, кто приблизится слишком близко и без должного почтения.

гончая за спиной осторожна.

- господин галлахер, - воскресенье звучит заученно-почтительно, как подобает главе клана. он знает, что как бы ни было велико желание молча уйти, он, как хозяин резиденции утренней росы, обязан сохранять достоинство. – не ожидал, что вы решите задержаться.

этикет заставляет сандея повернуться к гостю лицом, встретиться взглядом с охотничьей собакой, что, принюхиваясь, подбирается к нему ближе. воскресенье терпеть не может гончих – он чувствует их взгляды по всему дому, и от этого лишь возрастает тревога. гофер твердит, что все в порядке, что это лишь иллюзия, провокация, на которую нельзя поддаваться, но это не помогает – и ноготь процарапывает на круглом столе новые насечки.

- вы остались, что спросить меня, как я себя чувствую? – на грани. еще немного и напряженный разговор перешагнет эту границу дежурной вежливости – и прежде, чем это случится, сандей хочет проникнуть в голову главы гончих и выяснить, что ему нужно. выцепить крючками всю подноготную, узнать, о чем тот думает, чего желает, что сподвигло его вдруг заговорить наедине.

но он ничего не видит. только ощущает липкий холод спускающийся по спине.

«вы выглядели обеспокоенным. все в порядке?»

обеспокоенным... как хорошо он маскирует слово «паника».

- вы по делу, господин галлахер? я бы хотел успеть к началу концерта зарянки.

кто ты такой? что ты такое? почему тебя не получается прочитать, почему твои мысли и чувства закрыты под замком? руки воскресенья сцеплены за спиной, рука сжимает запястье с такой силой, что циркулирующая по венам кровь замирает и ощущается неприятным покалыванием на кончиках пальцев.

успокоиться. нужно успокоиться, сохранять хладнокровие, гофер говорил, что тревога мешает, говорил, что страх закрывает глаза. его ладони ложатся на лицо, опаляя холодом веки – заставляют ослепнуть, погрузиться в темноту. если бояться – нельзя прочитать.

только вот вернуть спокойствие не выходит.